И.Е. Репин. "Садко" (1876), фрагмент
Два одинаково популярных героя новгородского эпоса различаются, в частности, тем, что по-разному связаны с летописными известиями о них. Степень этой соотнесенности и степень достоверности одного из таких известий были предметом дискуссий не только эпосоведов, но и историков. Если о Василии Буслаеве — в сущности только одно летописное свидетельство, хотя и повторенное в нескольких памятниках, то довольно много сведений, относящихся прямо или косвенно к прототипу былинного Садко. Летописи сообщали, что в 1167 г. Сотко Сытинич заложил в новгородском Детинце каменную церковь Бориса и Глеба, которая просуществовала до конца XVII в. Былины повествуют, что Садко построил в Новгороде одну или несколько церквей. С.М. Соловьев, решительно утверждавший историчность Василия Буслаева, по вопросу об историчности Садко высказывался осторожно; «Сходство песенного Садка с летописным, — пишет он, — заключается в том, что и в песне богатый гость — охотник строить церкви». Еще менее определенно писал по этому поводу Ф.И. Буслаев. Упомянув, что былинный Садко строил церкви, исследователь замечает: «...эта подробность согласуется с известиями новгородских летописей о том, что нигде на Руси не строилось так много церквей простыми гражданами, как в Новгороде», но не упоминает летописного Сотко Сытинича.
А.Н. Веселовский не сомневался, что в былине отразился, по сходству имен, реальный Сотко Сытинич, строитель церкви Бориса и Глеба. Из построенных же Садко, согласно былинам, церквей, по мнению исследователя, «первичной является <...> церковь в честь Николы, спасшего Садку из моря». По мнению А.Н. Веселовского, реальный Сотко Сытинич, спасенный во время бури Борисом и Глебом, построил в их честь церковь, что и отмечено в летописи. Народное же предание заменило Бориса и Глеба более популярным Николой. В.Ф. Миллер, выводивший былину о Садко в основном из финского эпоса, по вопросу об отношении его к летописному Сотко Сытиничу фактически придерживался того же взгляда, что и Веселовский. Отождествлял Сотко Сытинича с былинным Садко и А.В. Марков.
Впоследствии А.Н. Робинсон датировал былину о Садко XI в. — на основании того, что церковь Бориса и Глеба была заложена Сотко Сытиничем в 1167 г. Эта же точка зрения была высказана Д.С. Лихачевым. Рассказав о построенной Сотко Сытиничем церкви, он пишет: «Естественно, что имя ее строителя перешло в эпос и вокруг построения церкви Бориса и Глеба <...> создались легенды. Именно об этом рассказывают позднейшие былины:
Шел Садко, Божий крам сорудил
А во имя Софии Премудрые,
и другие варианты былин о Садке приписывают ему построение еще двух церквей: Степана архидиакона и Николы Можайского, Поздние летописи называют Садка под 1167 годом — „Сатко богатый" («Софийский временник»). Не может быть поэтому сомнений в том, что „Сатко" летописи и Садко былин — одно и то же лицо. Тем самым датируется и возникновение сказаний о нем». Не касаясь пока существа вопроса, устраним затемняющие его фактические неточности. В цитированном Д. С. Лихачевым тексте былины Садко построил храм «во имя Софии Премудрые», летопись же сообщает о церкви Бориса и Глеба (чего нет ни в одной записи былины), следовательно, нелогично утверждение, будто бы данный вариант былины «рассказывает именно об этом». Неверно, что в тексте «Софийского временника» говорится «Сатко богатый» — в нем сказано просто «Сотко».
2
Обратимся к летописям. О построении Сотко Сытиничем церкви Бориса и Глеба сообщают в том или ином контексте 25 летописных памятников. Это Новгородская 1-я летопись обоих изводов, Новгородская 2-й, Новгородская 3-я обеих редакций, Новгородская 4-я и Новгородская 5-я летописи, Новгородская Карамзинская, Новгородская летопись по списку Дубровского, Новгородская Большаковская, Новгородская Уваровская, Новгородская Забели некая, Новгородская Погодинская летопись всех трех редакций, Летописец новгородских владык, Новгородский летописец по списку Н.К. Никольского, Новгородский летописец, обнаруженный А.Н. Насоновым, Псковская 1-я летопись, Софийская 1-я, Летопись Авраамки, Вол го дек о-Пермская, Тверская, Типографская, Московский летописный свод конца XV в., Рогожский летописец, Владимирский летописец, Воскресенская и Никоновская летописи.
14 летописей содержат известие о самой закладке церкви Сотко Сытиничем в 1167 г. Приводим его по древнейшей из них — Новгородской 1-й летописи старшего извода: «На ту же весну заложи Съдко Сытиниць церковь камяну святую мученику Бориса и Глеба, при князи Святославе Ростиславици, при архиепископе Илии». В остальных случаях текст или совпадает с приведенным, или сокращен или несколько распространен внесением топографических уточнений («в Каменном граде», «в Околотке», «над Волховом по конец Пискупли улицы»). Эти уточнения согласуются между собой и соответствуют местоположению церкви на древних планах Новгорода. В дальнейшем церковь многократно упоминается в летописях и актах. В частности, сообщается об ее освящении в 1173 г., о восстановлении ее после пожара в 1441 г. и о разборке за ветхостью в 1682 г. В одном из таких упоминаний (под 1350 г.) говорится, что церковь «поставил Сотко Сытинич».
21 летопись упоминает церковь Бориса и Глеба вместе с именем ее строителя еще в другой связи. Сообщая о гибели от пожара в 1049 г. деревянной церкви св. Софии (после чего был построен каменный Софийский собор), эти летописи указывают, что деревянная София стояла на том месте, где впоследствии Сотко Сытинич построил церковь Бориса и Глеба: «Месяца марта в 4, в день суботный, сгоре святая Софея; беаше честно устроена и украшена, 13 верхи имущи, а ту стояла святая Софея конець Пескупле улице, идеже ныне поставил Сотъке церковь камену святого Бориса и Глеба над Волховом» (цитируем но Новгородской 1-й летописи младшего извода, так как в старшем этого известия нет; в других летописях встречаются несущественные для нас сейчас сокращения и дополнения, аналогичные тем, которые наличествуют в приведенном выше известии 1167 г.). Эти данные с несомненностью свидетельствуют, что строитель церкви Бориса и Глеба, возведенной в Новгороде в 1167 г., Сотко Сытинич — вполне реальное историческое лицо.
Во всех летописях имя его читается почти одинаково: Сотко (в подавляющем большинстве случаев), Сътко, Содко, Съдко, Сотка, Сотке, Сотъке; в одном случае — явно испорчено: Сьткомо (Тверская летопись). Незначительно варьируется и отчество: Сытинич (в большинстве случаев), Сытиничь, Сытиниць, Сытенич, Сыгьнич, Сытничи, Стънич, Сотичъ; в одном случае испорчено: Сочник (Новгородская 2-я летопись). В былинах формы имени по существу те же: Садко, Садке, Сотко, Садка, Садок. Отчества своего героя былины не сохранили, но постройку им храма запомнили прочно. Само же имя строителя и имя отца его не уникальны: в сходных формах и в различных видоизменениях, иногда в форме отчества или прозвища, они сравнительно часто встречаются в летописях и древнерусских актах, например, новгородский посол Семен Судоков (под 1353 г.), начальник сторожевого отряда Григорий Судок (под 1380 г.), князь Сытко (под 1400 г.), воевода Судок (под 1445 г.), вотчинник Иван Федорович Судок Монастырев (под 1464 и 1473 гг,), Судок Иванов сын Есипов (под 1503 г.), митрополичий дьяк Судок (под 1504 г.), крестьянин Сотко (под 1565 г.), каргопольский вотчинник Сотко Григорьев сын Дворянинов (XVI в,). Кроме имени и отчества, никаких сведений о строителе церкви Бориса н Глеба летописи, к сожалению, не сообщают, в связи с чем М.К. Каргер даже писал, что «отождествление этого знатного боярина, имя которого упоминается летописью „с отечеством", с былинным гостем Садко, давно принятое в исторической и археологической литературе, требует еще серьезных обоснований».
Д.С. Лихачев довольно неудачно пытался обосновать это величиной постройки. По его словам, «церковь Бориса и Глеба, до самого своего разрушения в XVII веке, была самой большой церковью в Новгороде, единственной, превосходившей своими размерами патрональный храм Новгорода — Софию» и поэтому «вокруг построения церкви Бориса и Глеба — столь необычной по своим размерам в Новгороде — создались легенды». Ошибочное мнение, что храм имел столь огромные размеры, может основываться только на одном обстоятельстве. Изображение новгородского Детинца на Хутынской иконе XVI— XVII вв. показывает церковь Бориса и Глеба большей, чем Софийский собор. Однако на этом же изображении Софию превосходит и звонница, которая сохранилась без существенных переделок до сих пор и реальные размеры которой не могут идти в сравнение с Софийским собором. Давно известно, что соотношение величины отдельных изображений на древнерусских иконах и миниатюрах совершенно произвольно. На другом изображении Новгородского Детинца, примерно того же времени (XVII в.), храм Бориса и Глеба выглядит в несколько раз меньше Софии. Других изображений церкви Бориса и Глеба, кроме этих двух, не сохранилось.
Археологическими раскопками был вскрыт ее фундамент. Оказалось, что площадь ее основания была в два раза меньше площади основания Софийского собора. Таким образом, реальные размеры церкви Бориса и Глеба не дают повода предполагать, что исключительная величина ее вызвала создание легенд о ее построении, поскольку о построении гораздо большего по размерам Софийского собора никаких легенд не сохранилось. Но все же, согласно археологическим данным, храм Бориса и Глеба представлял собой «исключительно монументальное сооружение, не уступавшее по своим размерам одной из самых величественных построек Новгорода — собору Георгия в княжеском Юрьеве монастыре». Уместно напомнить, что за 40 лет до того, как Сотко Сытинич начал строить храм Бориса и Глеба, в городе произошел переворот. Новгородцы лишили власти и изгнали своего князя Всеволода Мстиславича (внука Владимира Мономаха). Новгородское княжество фактически стало республикой, часто сотрясаемой междоусобными столкновениями городских партий, — хотя новгородцы и приглашали потом князей, сильно ограничивая, однако, их прерогативы. Борьба за власть между противостоящими группировками, порой доходившая до многолюдных кровавых схваток, длилась 350 лет: вплоть до упразднения республиканского строя Иваном III, который завершил объединение русских земель, присоединив Новгород к Московскому государству. Вскоре он уничтожил татаро-монгольское иго, которое продолжалось два с половиной столетия, а установилось из-за использованного врагами отсутствия единства у тогдашних правителей Руси.
Как известно, князья Борис и Глеб (сыновья Владимира Святого), вероломно убитые в 1117 г. домогавшимся единоличной власти их братом, были официально причислены русской церковью к лику святых уже в 1171 г. Убийца их, Святополк, получил прозвание Окаянного, а святые Борис и Глеб стали религиозным символом противостояния междоусобным браням, духовными покровителями княжеского рода, освящавшими принцип нерушимости наследственных прав. Возведение в центре средневекового Новгорода, в его цитадели, внушительного храма, посвященного именно этим святым (еще до их официальной канонизации), не могло не иметь тогда важного символического смысла. Это должно было восприниматься там как осуждение кровавых раздоров, а может быть, и как проявление симпатии к княжеской династии, члены которой именно здесь не имели уже реальной власти.
В былинах говорится неодинаково о поводах построения церкви. Самая ранняя запись дошла в знаменитом Сборнике Кирши Данилова. Как и в ряде других вариантов, здесь Садко соревнуется в богатстве с Новгородом: он берется скупить все товары новгородских купцов. В одних вариантах былины ему это удается, в других — нет. Согласно тексту Кирши Данилова, Садко трижды выигрывает состязание. Каждый раз он воздает небесам благодарность, возводя храм. Былина, таким образом, сообщает о трех церквах, которые построил Садко. Это свидетельствует, что он хорошо запомнился как выдающийся храмоздатель, хотя величественная церковь, реально сооруженная на его средства, давно не существовала уже ко времени, когда начали записываться былины. Но народная память приписала Садко постройку Софийского и Никольского соборов, воздвигнутых на самом деле новгородскими князьями в ту пору, когда они были еще полновластными правителями Новгорода. У Кирши Данилова читаем:
И влаживал ему Бог в ретиво сердце:
Шед Садко, Божий храм сорудил,
А и во имя Сафеи Премудрыя,
Кресты, маковицы золотом золотил,
Местиы иконы изукрашевал,
Изукрашевал иконы, чистым жемчугом усадил,
Царские двери вызолачевал.
В таких же выражениях былина повествует дальше о постройке храма во имя святого Николая. Оказывается, что уже более 400 лет назад народная молва строителю великолепной церкви в честь благоверных князей-мучеников Бориса и Глеба стала приписывать и причастность к возведению древнейшего княжеского собора — святой Софии, ставшего государственным символом Новгорода. Летописцы XII—XV вв, верно указывали, что создателем этого храма был сын Ярослава Мудрого. Но составлявшаяся в конце XVI в. Новгородская 2-я летопись сообщает под 1045 г.: «Заложи князь Володнмер Ярославич и владыко Лука святую Софию каменную в Великом Новегороде, Сотко Сытинич и сытине». Летописец переписал основную часть текста из своего древнего источника, а добавление сделал, очевидно, на основании былины. Оно исторически недостоверно, так как между построением Софийского собора и храма Бориса и Глеба прошло больше 120 лет, но показывает, насколько доверяли в те времена устному эпосу.
Другой пример — добавление в известиях о построении Сотко Сы- тиничем церкви Бориса и Глеба. В Новгородском летописце, обнаруженном А. Н, Насоновым в рукописи середины XVI в., об этой церкви сказано, что ее построил «Сотке богатой». Такую же замену «Сотко Сытинич» на «Сотко богатой» находим в Новгородской Уваровской летописи, составленной в конце XVI в., и во всех последующих новгородских летописях, восходящих к ней: в Новгородской 3-й обеих редакций, Новгородской Забелинской, Новгородской Погодинской всех трех редакций (первоначальная редакция этой последней в одном случае из двух дает «компромиссное» чтение: «Сотко Сотичь богатой»). Переделка «Сотко Сытинич» на «Сотко богатой» была, очевидно, следствием уверенности летописцев, что Сотко Сытинич — это тот самый «Садко богатый гость», о котором поется в былинах.
4
Эпические повествования о Садко составляют небольшой цикл нз трех произведений. В устном бытовании они исполнялись народными певцами иногда по отдельности, но чаще в разных сочетаниях по две былины, соединенных в одну, а изредка — и все вместе в одном исполнении. Так как большинством записей зафиксированы контаминации сюжетов о Садко, прежние труды по русскому эпосу вели, как правило, речь об одной посвященной ему былине, хотя и передаваемой певцами с разной степенью полноты и последовательности. Отмечали, однако, разнобой в сюжетном составе наличных вариантов, разновременность возникновения отдельных частей. Работы В.Ф. Миллера, А.Н. Веселовского и других эпосоведов прояснили это еще до начала прошлого века. Но сам тезис о самостоятельном происхождении каждого из трех сюжетов был выдвинут вполне отчетливо более четырех десятилетий назад в статье Б. Мериджи А вскоре Т.М. Акимова, внимательно рассмотрев все введенные к тому времени в науку записи, убедительно доказала, что ими представлена не одна былина, посвященная Садко, а три.
Построение храма находится не только в центре былины о состязании Садко с Новгородом. Оно перешло и в другую былину о нем, посвященную путешествию на дно морское. В вариантах ее обычно герой, спустившийся на воду, чтобы умилостивить морского царя, попадает в подводное царство; вернуться оттуда удается благодаря совету святого Николы. Ему в благодарность, по своему обещанию, Садко строит потом церковь. Но опять-таки следует обратить внимание на старейшую запись Кирши Данилова. Здесь нет такого обещания, а из текста ясно, что Садко относился к прихожанам этой церкви, уже стоявшей в Новгороде до того, как ом отправился в плавание: выполнив у морского царя совет святого Николы —
Ото сна Садко пробу жался.
Он очутился под Новым-городом, <...>
Узнал он церкву — приход своих,
Тово Николу Можайскова,
Перекрестился крестом своим.
Название Борисоглебской церкви в былинах забылось. Один из основных исследователей былин о Садко А.Н. Веселовский предполагал, что оно было заменено названием Никольской церкви из-за известной близости между святым Николой и святыми Борисом и Глебом по времени их церковного чествования и по некоторым народным представлениям о них. Имя святого Николы со временем стало особенно популярным именно в Новгороде, где существовала «братчина Николыци- на» (куда вступает былинный Садко) — купеческое сообщество, небесным покровителем которого считался святой Николай. Он же был и покровителем мореплавателей, а Садко, согласно наиболее распространенной из былин о нем, вел заморскую торговлю, и караван его кораблей чуть не погиб от бури, но Садко спасается, следуя совету святого Николы. По мере эволюции былины в ней и появилось представление, что «Садко богатый» возвел церковь именно святому Николе. Как считал А.Н. Веселовский, «на этой стадии развития легенда осложнилась далее темн элементами сказки, которыми наполнены, за выключением эпизода о Николе, дошедшие до нас былины».
Былинные повествования о морском царе и его воздействии на судьбу Садко, конечно, сказочного происхождения. Наиболее развитой вид они приобрели с появлением еще одной былины о Садко: бедный гусляр на берегу Ильменя усладил своей игрой повелителя водной стихии и за то получил от него богатство. Это стало как бы преамбулой к основной былине о состязании богатого Садко с Новгородом (хотя есть и другие былинные вари а цй л в объяснении того, как разбогател Садко). Финальной же в образовавшемся цикле оказалась та самая былина, где Садко, вынужденный отблагодарить морского царя за богатство, попадает к нему на дно, здесь должен развлекать его своей игрой, потом выбирать себе невесту, рискуя остаться тут навсегда, если бы не мудрые советы святого, позволившие вернуться в Новгород. Основательно изучавший эпос о Садко В.Ф. Миллер справедливо считал исконным центральный сюжет, где Садко состязается с Новгородом: повествование могло иметь в основе историческую реальность. Не только у Кирши Данилова, но и в ряде других записей именно этот сюжет изображает своего героя храмоздателем. Как замечал В.Ф. Миллер, «летопись не называет Садка торговым гостем, но нетрудно предположить, что исторический Садко свои богатства, давшие ему средства построить каменный храм, приобрел, как и другие новгородские богачи, путем обширной внешней торговли». Ученый считал, что существовало «новгородское предание, составившее основу былины»; позднее же «к имени этого исторического лица» прикрепились «сказочные мотивы».
Возможные источники подобных мотивов указывали Веселовский, Миллер и другие исследователи в фольклоре не только славянских народов, причем близкие параллели оказались, в частности, у карел, обитающих в тех же местах, где особенно интенсивно бытовали былины о Садко. Игру героя на гуслях в подводном царстве, например, объясняли воздействием карело-финских рун. Но самая интересная параллель, на которую обратил внимание А.Н. Веселовский, нашлась во французском средневековом романе. Герой его по имени Садок, плывя в бурю на корабле, по жребию принужден броситься в море (как виновник опасности), чтобы не погибли его спутники; после этого буря утихает, а сам Садок спасается. Такова же схема сюжета в третьей былине о Садко. Как предполагал Веселовский, «и роман, и былина независимо друг от друга восходят к одному источнику». Сам этот источник пока не обнаружен. Но вполне очевидно, что народному певцу, знавшему былину о Садко, естественно было воспринять такое произведение как повествование об иных приключениях того же героя. Интенсивная заморская торговля древнего Новгорода давала широкий простор международному обмену фольклорными сюжетами, В.Ф. Миллер писал, что упомянутый эпизод о Садоке, вследствие совпадения имен, повлиял на былину, дошедшую до нас. Ученый полагал, что образ Садко-купца позднее расширился представлением о нем как гусляре. Дело в том, что об игре на гуслях нет речи в одной из двух былин о нем у Кирши Данилова: Садко получает богатство от Ильмень- озера, послужив ему не как гусляр. Миллер знал еще одну запись, где речь даже идет именно о пребывании Садко у морского царя, предлагающего герою невесту, но нет игры его на гуслях. Правда, этот текст без начала. Однако уже после смерти Миллера были записаны еще два любопытных варианта былины о пребывании Садко у морского царя. Тут хорошо сохранилось начало:
Еще жил Садко купец, гость богатой.
Не мало раз Садко по морю беги вал,
Морского царя ничем не даривал.
Здесь тоже идет речь и о невесте, но тоже нет речи о том, что герой — гусляр. Необязательно объяснять это позднейшим забвением: оба варианта записаны в сибирском заполярном поселке Русское Устье, где веками сохранялась в изоляции старая фольклорная традиция, которую принесли новгородцы, переселившиеся сюда, согласно их преданиям, еще во времена Ивана Грозного. Есть записанные в разных местах русские мифологические рассказы о том, как герой обогатился благодаря водяному. Некоторые из них близки повествованию о получении богатства без помощи игры на гуслях в былине о Садко. Есть и рассказы, где речь идет о будто бы состоявшейся женитьбе на дочери водяника, в отличие от былины, где герою удалось этой женитьбы избежать.
Сказочно-мифологические подробности в былинах о Садко — результат сложного и, вероятно, долгого взаимодействия между старинными русскими и нерусскими фольклорными сюжетами и тем историческим зерном, которое лежало в основе устного повествования о новгородском строителе знаменитого храма XII столетия. В былинах он прославился еще и как гусляр — подобно другому популярному герою нашего эпоса Добрыне Никитичу, хотя историческим прототипом былинного Добрыни был не богатый новгородец XII в., а государственный и военный деятель X—XI столетий, связанный своей биографией с Новгородом. Но, в отличие от Добрыни Никитича или Ставра Годиновича, былинный Садко — гусляр профессиональный, что отмечал еще В.Ф. Миллер. Он справедливо писал о наличии «следов скоморошьей обработки» главным образом в «былинах-новеллах», изображавших «происшествия городской жизни». Относящаяся к их числу трилогия о Садко — наиболее яркое свидетельство вклада, который внесли, очевидно, именно новгородские скоморохи в уснащение исторической основы эпических песен сказочными эпизодами из своего разнородного репертуара профессиональных гусляров.
5
Спор о том, как соотносятся былины о Василин Буслаеве с летописными известиями, имеет значительную протяженность. Еще И.И. Григорович в своем «Опыте о посадниках новгородских» не сомневался, что «посадник Васка Буславич», о смерти которого Никоновская летопись сообщает под 1171 г., — историческое лицо. Н.М. Карамзин иронически относился к этому летописному известию. В противоположность ему С.М. Соловьев писал, со ссылкой на Никоновскую летопись, что «в древних русских стихотворениях из лиц исторических <...> является действующим новгородец Василий Буслаев». Аргументированно отклонял подобную точку зрения И.Н. Жданов, указывая, что новгородские летописи такого посадника не знают, причем «не упоминают о нем и перечни новгородских посадников». В.Ф. Миллер и А.В. Марков (а позже — А.И. Никифоров), напротив, не видели оснований сомневаться в достоверности указания Никоновской летописи. С.К. Шамбинаго, отмечая, что «Никоновская летопись часто пользуется для своих вставок песенным материалом», а в древнейшей летописи Новгорода — Новгородской 1 -й — «не значилось такого посадника» (в 1171 г. посадником был, согласно этой летописи, Жирослав), причем ((Другие летописи о Васке не упоминают вовсе», заключает, что это известие Никоновской летописи «не находит соответствия с действительностью».
А.Н. Робинсон не только не сомневался в достоверности летописного известия, но и датировал, вслед за В.Ф. Миллером, на основании этого известия сами былины: «Никоновская летопись, — пишет он, — под 1171 г. отмечает смерть „посадника Васки Буславича", на основании чего былины о нем могут быть отнесены к XII в.». Д.С. Лихачев, принимая эту датировку и повторив основные доводы предшественников в пользу фольклорного происхождения летописного известия, писал: «Необычная для летописи форма имени посадника («Васка»), но обычная для былин о нем, также свидетельствует, чт о это известие было взято из последних». Однако собственный аргумент Д.С. Лихачева несостоятелен: такие же уменьшительные имена новгородских посадников (Иванко Павлович, Михалко Степанич, Мирошка Незнанич, Иванко Дмитриевич и т. п.) постоянно фигурируют в летописях. Попытаемся внести в этот вопрос ясность с учетом недавних исследований. В настоящее время известно указание на Василия Буслаева не в одной, а по существу в трех летописях. Это, во-первых, Никоновская летопись (под 1171 г.): «Того же лета преставился в Новегороде посадник Васка Буславичь»; Новгородская Погодинская летопись, в ее первоначальной редакции (под тем же годом): «Того же году преставился в Великом Новеграде посадник Василий Буславиев», и, наконец, сокращенная редакция этой же летописи (тоже под 1171 г.): «Того же лета преставился в Новеграде посадник Васка Буславиев».
Обе редакции Новгородской Погодинской летописи относятся к последней четверти XVII в. Ни одна из предшествовавших ей новгородских летописей (а их теперь известно, кроме кратких летописцев, восемь, причем некоторые дошли в нескольких редакциях) подобного известия не содержит, как и вообще каких-либо упоминаний о Василии Буслаеве. Ни в одной из опубликованных неновгородских летописей, кроме Никоновской, составленной в середине XVI в., сведений о нем также нет. Есть основания полагать, что в Новгородскую Погодинскую летопись это известие попало из Никоновской (непосредственно или опосредованно), так как в новгородских источниках Новгородской Погодинской летописи — в Новгородской Забелинской и Новгородской 3-й летописях — такого известия нет. В самой же Никоновской оно помещено непосредственно за рассказом о победе новгородцев над суздальцами, который восходит к текстам, читающимся в новгородских летописях, до нас дошедших и о Буслаеве не упоминающих. Тщательно составлявшиеся перечни новгородских посадников, дошедшие в составе Новгородской 1-й летописи по рукописи XIV в., имени Василия Буслаевича (или Богуславовича) не содержат. Это касается не только времени около 1171 г., но и всех предшествовавших этому году посадников, что существенно, так как если бы известие о смерти «Васки Буславича» в 1171 г. было достоверно, оно не обязательно должно было означать смерть степенного посадника (т. е. отправлявшего свою должность в 1171 г.), как думал С. К. Шамбинаго; новгородские посадники продолжали носить это звание и после того, как переставали выполнять посаднические функции.
В списках посадников значится несколько лиц, носивших имя Василия, однако все они относятся ко времени не ранее середины XIV в. Не названо вообще ни одного посадника, отчество которого хотя бы отдаленно походило на «Буслаевич» или «Богуславович». Отпадает соображение П.А. Бессонова о том, что Василий мог «скрываться» в ранних новгородских летописях под языческим именем: известие Никоновской летописи должно было восходить к одной из этих же ранних летописей. Однако давно доказано, что именно Никоновская летопись включала известия, почерпнутые из фольклорных источников. Это заставляет полагать, что такому же источнику обязано своим происхождением и упоминание ею «Васки Буславича». И.Н. Жданов предполагал, что существовал сюжет, где Васька становится посадником. Если такой сюжет действительно существовал и в нем, как и в возможном источнике «Повести» В.А. Левшина (о ней см. ниже), упоминался Садко, то нет ничего удивительного, если знакомый с этим сюжетом летописец счел за лучшее поместить известие о смерти «посадника Васки Буславича» в хронологической близости от известия о Сотко Сытиниче, которого он закономерно отождествлял с фольклорным Садко. Внимание Никоновской летописи к былинным богатырям и даже к фольклорным персонажам, которые отсутствуют в дошедших до нас произведениях устной традиции, но, очевидно, фигурировали там прежде, — факт, в достаточной мере оправдывающий такое предположение (не исключающее, конечно, возможности реальной основы).
Хотя, в отличие от былинного Садко, былинный Василий Буслаев не соотнесен пока с вполне определенным историческим прототипом, существуют довольно близкие исторические параллели. Особенно интересный материал такого рода рассматривал Б.М. Соколов, комментируя былины о Буслаеве и о Садко в редко используемой из-за малого тиража антологии 1918 г. Две былины о Василии Буслаеве — о его ссоре с новгородцами и о поездке в Иерусалим, известные в значительном числе записей, иногда объединялись сказителями в одну. Иных произведений былинного эпоса об этом герое не записано, но можно предполагать, что если не былины, то предания о Василии Буслаевиче, содержание которых дошедшими былинами не покрывается, существовали. В пользу этого свидетельствуют отражения фольклора об этом герое в исландском эпосе, чему была посвящена работа В.А. Брима. Сопоставив исландский и русский материал, автор пришел к заключению, что должно было существовать предание о походе Василия Буслаева на Восток. Оно отразилось в Боса- саге, старшая редакция которой, представленная значительным числом рукописей, появилась ие ранее XIV в. и имеет переклички как с первой, так и со второй былинами. Другим свидетельством может служить «Повесть о сильном богатыре и старославенском князе Василии Богуслаевиче», сочиненная В. А. Лев- шиным во второй половине XVIII в. на основе фольклора. Как писала
А.М. Астахова, «для истории русского былинного эпоса „Повесть Левшина представляет большой интерес как отражение одного из устных вариантов XVIII века былины о Василии Буслаеве». И хотя «непосредственный источник „Повести" нам неизвестен», а сама она «не простой пересказ былины», но «литературное произведение, опирающееся на былинный материал», текст ее содержит «детали, которые известны в последующей устной традиции». Нельзя относить к не дошедшему до нас варианту, который использовал Левшин, все отсутствующие в нем детали «Повести», но среди них почти наверняка были и такие, которые отобразили особенности именно этого устного источника. Любопытно, что в тексте Левшина среди второстепенных персонажей фигурирует «Садко богатый гость», а сам Василий в итоге становится князем Новгорода и повелителем всей Русской земли.
Былины о Садко и о Василии Буслаеве дают полезные иллюстрации к результатам исследований социально-политической структуры Новгорода, которые в последние десятилетия существенно обогатились ценнейшими материалами, добытыми в результате беспрецедентных археологических открытий. Несмотря на изменения, внесшие много сказочного в былины о Садко и породившие несколько смысловых неясностей, темных мест в былинах о Василии Буслаевиче, и там и тут достоверно переданы многие характерные черты социального быта Новгорода в XII—XV вв.: заклады, братчины, набор дружины молодым боярином, бой на Волховском мосту, вызванный борьбой за власть, огромный размах торговли, паломничества в Святую землю — все это, как и многое другое, ярче и полнее отобразило реальную жизнь древнего Новгорода, чем несколько схематизированные порой картины древнего Киева в былинах о подвигах его богатырей.
Былины новгородские
До сих пор еще народ в своих песнях вспоминает и новгородскую необузданную вольницу, и народные драки, а также прежнюю славу и богатство Новгорода.
В одной новгородской былине (Василий Буслаевич) изображен буйный удалец-повольник.
«В славном Великом Новгороде, говорится в былине, жил старый Буслай девяносто лет, жил он со всеми в мире-согласии, ладил с чернью новгородской, поперек ей слова не говаривал. Умер он и остались по нем имение великое, вдова его да чадо малое, Васенька. Отдавала мать сына своего учить грамоте, письму да пению церковному. Ученье ему впрок пошло, и нет во всем Новгороде такого певца, как Васенька; да на беду повадился он пир пировать с веселыми удалыми молодцами. Пьет он, – допьяна напивается, по улицам похаживает да шуточки недобрые пошучивает: кого за руку возьмет – руку вывихнет, кого за ногу хватит – ногу вывернет… Идут мужики новгородские жаловаться Васиной матушке. «Честная вдова, – говорят ей, – уйми ты свое чадо милое! Нехорошие шутки стал он пошучивать! А то ведь с такой удачей молодецкой быть ему в реке Волхове!» Стала мать журить сына. Не по душе это пришлось Васеньке: обозлился он на мужиков, что жаловались на него да грозили потопить его на Волхове. Задумал он собрать себе дружину храбрую. Пишет он «ярлыки (записки) скорописчаты»: «Кто хочет пить и есть из готового, валися к Ваське на широкий двор, – тот пей и ешь готовое и носи платье разноцветное». Рассылает он эти ярлыки по улицам и проулочкам новгородским. Собираются к нему удальцы со всех концов: пришел Костя Новоторженин, пришли Потанюшка Хроменький, Хомушка Горбатый и другие. Пробует их силу Васенька Баслаевич, – заставляет выпить чару зелена вина на полтора ведра, бьет каждого из них палицей в двенадцать пуд. Коли молодец стоит при этом, не шелохнется, братается Васенька с ним и принимает его в «свою дружину храбрую». Набрал себе он тридцать удальцов.
Вызывает тогда он всех мужиков новгородских на бой. Те принимают вызов. Начинается свалка на Волховском мосту. Плохо мужикам новгородским, – много их избито, изранено; дружина Васильева одолевает их. Видят они – дело плохо, – на хитрости пускаются. Побежали к матери Василия, принесли подарки и просят: «Прими у нас дорогие подарочки и уйми свое чадо милое!» Мать унимает сына, сажает в глубокий погреб; покоряется ей Васенька, – не смеет он ослушаться родимой матушки. Плохо пришлось и дружине без него; стали одолевать ее мужики новгородские. Выпускают тогда Василия из погреба.
Разгорелось его сердце богатырское, схватил он ось тележную и бросается своим на помощь, – мужиков так валом и валит. Стали снова они просить матушку вступиться за них. Посылает она Васильева крестового батюшку унять сынка. Одевает старчище-пилигримище колпак на голову в двадцать пуд, берет клюку в руки в десять пуд, приходит на мост к Василию, глядит ему прямо в ясны очи и говорит ему: «Ай же ты, мое чадо крестное! Укроти свое сердце богатырское, оставь мужичков хоть малую часть».
Расходилось сердце у Васеньки: нет на него ни уйму ни удержу. «Ай же ты, крестный мой батюшка! – говорит он в ответ. – Не дал я тебе яичко во Христов день, дам я тебе яичко в Петров день!» Щелкнул он крестного батюшку осью железною, – тут крестовому батюшке и славу поют. Сама мать приходит унимать расходившегося Васеньку; догадалась старушка, зашла сзади и пала на плечи его могучие. «Ай же ты, чадо мое милое, – говорит она, – укроти свое сердце богатырское, оставь мужичков хоть малую часть!»
Тут Васильюшка Буслаевич опускает руки свои могучие к сырой земле, выпадает ось железная из белых рук. «Ай ты, свет-государыня-матушка, – говорит он, – умела ты унять мою силу великую, догадалась зайти позади меня, и если бы зашла ты спереди, то не спустил бы тебе государыне-матушке, убил бы тебя заместо мужика новгородского». Оставляет тогда Васенька смертное побоище. Оставил он мужиков малую часть, а набил их, что пройти нельзя.
Много беды да грехов натворил Василий Буслаевич. «Смолоду бито много, граблено, под старость надо душу спасти», – говорит он и просит у своей государыни-матушки благословенья великого «итти в Иерусалим-град со своей дружиною храброю, Господу Богу помолитися, ко святой святыне приложитися, в Ердане-реке искупатися». – «Чадо мое милое, – отвечает ему мать, – коли ты пойдешь на добрые дела, дам тебе благословение великое, а коли ты, дитя, на разбой пойдешь, и не дам тебе благословения, а и не носи Василья сыра земля!..» Пускается Василий со своей дружиной в путь далекий по рекам и морям. Приезжает он наконец в Иерусалим, служит обедню за матушку, за себя, служит панихиду по батюшке, купается в Иордане. На возвратном пути Василий гибнет. Увидел он большой камень на горе; написано на нем: «Кто перескочит через камень поперек – тому ничего не будет, а кто станет вдоль скакать – сломать тому буйну голову». Загорелось у Василия сердце неразумное, заговорила удаль буйная, – стал он вдоль скакать и убился до смерти».
Прорись новгородской берестяной грамоты
Другая былина о Садке-Богатом госте показывает, что у народа сохранилась память о богатстве старого Новгорода. Сказываются в этой былине и языческие верования – вера в «водяного бога».
Жил-был в Новгороде Садко. Был он гусляр, ходил по веселым пирам, тешил богатых людей своей игрой искусной, – тем он и жил. Часты бывали пиры в богатом Новгороде. Но вот случилось раз – день приходит, другой, третий, – не зовут Садка на почестей пир. Соскучился Садко, пошел он к Ильмень-озеру, сел на камень прибрежный и стал наигрывать на своих гуселках. Как вдруг вода в озере всколыбалася; вышел из воды царь морской и говорит: «Ай же ты, Садко Новгородский, не знаю, чем тебя пожаловать за твои утехи великия, за твою игру нежную. Ступай ты в Новгород и бейся об заклад, заложи свою буйну голову, а с купцов выряжай лавки товара красного и спорь, что в Ильмень-озере есть рыба-золоты перья. Как побьешься об заклад, поди свяжи шелковый невод и приезжай рыбу ловить в Ильмень-озере. Дам я тебе три рыбины-золоты перья; тогда ты, Садко, счастлив будешь». Он сделал так, как велел ему царь морской. Позвали Садко на почестей пир. Тешил гостей он игрой своей искусной, тешились гости и вином хмельным. Стал тут он хвастать, что знает чудо чудное в Ильмень-озере, что есть в озере рыба-золоты перья. Заспорили купцы, что не может быть в озере такой диковинной рыбы. Предлагает тогда Садко биться об заклад. «Заложу я свою буйну голову, – говорит он купцам, – а вы закладывайте лавки товара красного». Нашлись три купца – ударились об заклад. Связали невод шелковый и поехали ловить рыбу на Ильмень-озеро. Закинули тоньку – и добыли рыбку-золоты перья, во второй раз закинули – добыли вторую рыбку-золоты перья, третью тоньку закинули – третью золотоперую рыбку добыли. Делать нечего – отдали купцы Садку свои лавки товара красного. Стал с той поры он поторговывать, стал получать барыши хорошие; нажил он имение великое, построил себе палаты белокаменные, сам стал задавать пиры на славу.
Зазвал он раз к себе на пир гостей – настоятелей новгородских. Все на пиру наедалися, все на пиру напивалися, похвальбами все похвалялися: кто хвастает бессчетной золотой казной, кто похваляется силой молодецкой, кто – конем добрым, кто – славным отечеством, кто – молодым молодечеством. А Садко все помалчивает. Стали тут говорить гости: «Что же наш Садко ничем не похвастает?» Говорит он в ответ: «Чем мне хвастаться? У меня ли золота казна не тощится, цветно платьице не носится, дружина храбрая не изменяется. А похвастать – не похвастать бессчетной золотой казной: на свою золоту казну повыкуплю все товары новгородские, худые товары и добрые!» Не успел он и слова вымолвить, как настоятели новгородские ударились с ним о великий заклад – в тридцать тысяч, что не выкупить ему всех товаров новгородских.
Вставал на другой день Садко рано утром, будил своих молодцов, без счета давал им золотой казны, рассылал их по всем улицам торговым, а сам шел в гостиный ряд – вдвойне товаров принавезено, вдвойне товаров принапасено на славу Новгорода Великого. Садко опять скупил все товары. На третий день снова выходит он с дружиной своей покупать товары – втройне товаров принавезено, втройне принапасено; подоспели товары московские. Призадумался тут богатый Садко – не в меру, видно, похвастался. «Не выкупить товара со всего бела света, – говорит он, – выкуплю товары московские – подоспеют товары заморские. Не я, видно, богат купец новгородский – побогаче меня славный Новгород!» Пришлось Садку уплатить заклад.
Построил он тридцать кораблей, нагрузил на них товары новгородские; продавал их за морем, получал барыши великие, насыпал бочки красна золота, чиста серебра. Едет Садко назад в Новгород. Приключилось вдруг диво дивное на море. Поднялась страшная буря, «волною бьет, паруса рвет, ломает корабли червленые, а корабли нейдут с места». «Век мы по морю ездили, – говорит Садко, – а морскому царю дани не оплачивали: видно, царь морской от нас дани требует. Приказывает Садко бросить в море бочку чиста серебра, а буря не унимается, а корабли все с места нейдут. Бросают бочку красна золота – не помогает и это. «Видно, царь морской требует живой головы во синее море!» – говорит Садко. Два раза мечут жеребей, кому идти во синее море. Оба раза жеребей указывает на Садко. Покоряется он своей участи. Пишет духовное завещание: часть имения отписывает Божьим церквям, часть – нищей братии, часть – молодой жене, а остаток – дружине своей храброй. Берет с собою он свои гуселки. «Бросьте, – говорит, – на воду доску дубовую – не так страшна будет мне смерть». Остался Садко на синем море, а корабли полетели, как черные вороны, – полетели в Новгород Великий. Заснул Садко на доске дубовой, а проснулся во синем море, на самом дне. Увидел он на дне палату белокаменную, зашел в палату, видит – сидит там царь морской. «Ай же ты, Садко купец, богатый гость! – говорит морской царь. – Век ты по морю езживал, мне, царю, дани не плачивал, а теперь сам пришел мне в подарочек. Поиграй мне в свои гуселки яровчаты». Стал Садко играть. Как расплясался тут царь морской! Играл Садко сутки, играл другие, играл и третьи, а все пляшет царь морской! В синем море вода всколыбалася, с песком желтым смутилася, стало разбивать много кораблей на синем море, стало много гибнуть добра, много тонуть людей праведных. Стал в Новгороде народ молиться Николе Можайскому. Вдруг слышит Садко – тронул кто-то его за плечо правое, и слышит он голос: «Полно тебе, Садко, играть в гуселки яровчаты!» Обернулся он, видит: стоит старик седой. Говорит ему Садко: «У меня воля не своя во синем море – приказано мне играть». Отвечает ему старик: «А ты струночки повырывай, шпенечки повыломай, скажи: у меня струночек не случилось, а шпенечков не пригодилося, сломалися гуселки яровчаты – не во что больше играть. Станет тебе царь предлагать жениться, выбирай девицу Чернавушку. Будешь в Новгороде, на свою бессчетну золоту казну построй церковь Николе Можайскому».
Послушался Садко, исполнил все, как приказал старец. (Женился на девице Чернавушке). Было на дне морском столование – почестей пир. Заснул Садко на синем море, а проснулся в Новгороде, на крутом берегу реки Чернавы. Смотрит он – бегут его корабли по Волхову. Встречает он свою дружину. Дивуется дружина: «Остался Садко в синем море, очутился он впереди нас в Новгороде!» Как повыгрузил Садко с кораблей свою бессчетну золоту казну, построил он церковь соборную Николе Можайскому. Не стал больше ездить Садко на синее море, стал себе поживать в Новгороде.
Так в песнях народа сказывается о Великом Новгороде старая быль пополам с вымыслом. Вспоминает народ о торговле и богатстве старого Новгорода, вспоминает об удальцах-повольниках, буйства и грабежи которых немало бед причинили Русской земле, вспоминает и о внутренних смутах в Новгороде, которые и сгубили его…
Из книги Былины. Исторические песни. Баллады автора Автор неизвестенБылины Волх Всеславьевич Печ. по изд.: Азбелев, с. 217–221. Первоисточник: КД, № 6.Вольга и МикулаПеч. по изд.: Пропп – Путилов, т. 1, с. 323–328. Первоисточник: Гильфердинг, т. 2, № 156.Святогор и тяга земнаяПеч. по изд.: Героические былины, с. 23 (разбивка на стихотворные строки сделана
автораНовгородские пятины (1426 год) На северо-запад от Новгорода между реками Волхов и Луга находилась Водская, или, как ее писали, Вотьская, пятина, с древним торговым форпостом Новгорода Старая Ладога. Название эта земля получила от племени водь, исконных обитателей земли. На
Из книги Полный курс русской истории: в одной книге [в современном изложении] автора Ключевский Василий ОсиповичКнязь и новгородские богатства Самые, конечно, мучительные для князя были финансовые вопросы, за доход и расход новгородцы держались так крепко, как только могут торговые люди. «Князь получал „дар“ с новгородских волостей, – пишет Ключевский, – не входивших в состав
Из книги Полный курс русской истории: в одной книге [в современном изложении] автора Ключевский Василий ОсиповичНовгородские правители и вече Все основные вопросы жизни города решались на вече. Такого типа народные собрания известны не только в Новгороде, но и во всех городах, построенных до эпохи московских князей. Но в другой части Руси, которую новгородцы именовали «низовской»,
Из книги Полный курс русской истории: в одной книге [в современном изложении] автора Ключевский Василий ОсиповичНовгородские усобицы (XIV–XV века) Ключевский считает, что такая социальная борьба начинается только с XIV века, но это не так. И до XIV столетия возникали такие новгородские смуты, просто с этого столетия состояние смуты стало для города более нормальным, чем состояние
Из книги Древняя история казачества автора Савельев Евграф ПетровичГлава IV Новгородские повольники на Дону Готский историк Иорнанд (VI в.) говорит, что в IV веке по Р.Х. Геты или Готы в правление своего знаменитого гетмана Эрмана, прожившего более ста лет, владели почти всей нынешней Европейской Россией, от Черного моря до Балтийского.В IX в.
Из книги Как Золотая Орда озолотила Русь. Не верьте лжи о «татаро-монгольском Иге»! автора Шляхторов Алексей ГеннадьевичДани Новгородские Во время съезда князей в Орде по случаю кончины Александра Васильевича Суздальского и вызванного ею нового перераспределения власти хан объявил им о своем решении увеличить размеры дани, выплачиваемой русскими землями.Свое решение хан объяснил тем,
Из книги Русский Дьявол автора Абрашкин Анатолий АлександровичГлава 7 Псковско-Новгородские ереси Христиане придумали Дьявола как силу, противостоящую Богу и Церкви Христовой. Все, что не вписывалось в ее догматы, автоматически приобретало статус дьявольского. Любой усомнившийся в общепринятых постулатах православия зачислялся в
Из книги Славянские древности автора Нидерле ЛюборСловене новгородские Летопись рассказывает, что словене поселились на озере Ильмень, построили Новгород и находились там еще до того, как, согласно традиции, в 862 году, а в действительности еще раньше, туда пришли во главе с Рюриком скандинавские русы. О приходе
автора Смирнов Виктор ГригорьевичНовгородские скоморохи В «Толковом словаре» Даля читаем: «Скоморох, скоморошка, музыкант, дудочник, чулочник, волынщик, гусляр, промышляющий пляской с песнями, шутками и фокусами, актер, комедиант, потешник, медвежатник, ломака, шут».Точное значение слова «скоморох» до
Из книги Легенды и загадки земли Новгородской автора Смирнов Виктор ГригорьевичВасилий Буслаев и мужики новгородские Василий Буслаев. Художник П.Д. Баженов. 1936 г. В славном великом Нове-граде Ай жил Буслай до девяноста лет, С Новым-городом жил, не перечился, Со мужики новгородскими Поперек словечка не говаривал. Живучи, Буслай состарелся,
Из книги История русской церкви (Синодальный период) автора Цыпин Владислава) митрополиты Новгородские (с 1721 г. -?первенствующие в Синоде) 1. Иов (1697-1716 гг.).2. Феодосий (Яновский) (1721-1725 гг.) (архиепископ).3. Феофан (Прокопович) (1725-1736 гг.) (архиепископ).4. Амвросий (Юшкевич) (1737-1745 гг.) (архиепископ).5. Стефан (Калиновский) (1745-1753 гг.) (архиепископ).6. Димитрий
Из книги Правители России автора Гриценко Галина ИвановнаНовгородские и псковские князья РЮРИК (9 в.) – полулегендарный родоначальник русской княжеской династии Рюриковичей.Согласно «Повести временных лет», в 862 г. уставшие от междоусобных войн племена ильменских словен, мери, чуди и веси решили пригласить себе общего
Из книги Новгородский принципат автора Кеслер Ярослав Аркадьевич2. О чем говорят Новгородские раскопки Раскопки в Новгороде на Волхове начались еще в 30-е годы XX века и не были обойдены вниманием Сталина, выстраивавшего свою историю России. Когда же в начале 50-х там были обнаружены первые берестяные грамоты, это стало настоящей
Из книги Родная старина автора Сиповский В. Д.Новгородские церкви и монастыри Много церквей было в Новгороде. Самой главной была каменная церковь Св. Софии, строилась она пять лет (1045–1050). Владимир Ярославич призвал мастеров из Греции, чтобы расписать стены церкви.Чем больше богател Новгород, тем больше строилось и
Из книги Родная старина автора Сиповский В. Д.К рассказу «Былины новгородские» Былины новгородские дошли до нас в позднейших записях XVIII в., а потому в них могут встречаться реалии не только XI–XIII вв., но и последующих эпох (упоминание о «ярлыках», «зеленом вине», «московских товарах» и пр.).Белгород – здесь имеется
«Новгородская земля» - Основные виды промыслов новгородцев. Берестяная грамота. Металл Вино Сукно Предметы роскоши. Предметы экспорта и импорта для новгородцев. Внешний облик города. Великий Новгород. Что вы помните о Ганзе? Промыслы Торговля Ремесла. Особенности новгородской торговли. Первое упоминание. Вопрос: Основные направления новгородской внешней торговли.
«МО гуманитарного цикла» - Основные формы работы. Проблема. Изучение нормативных документов и методических новинок. Члены школьного МО учителей гуманитарного цикла. Примерный план месячника ГУМАНИТАРНОГО ЦИКЛА. Активизировать внеклассную работу по предметам. Экскурсия в краеведческий музей г. Канаш. 1. Анкетирования 2. Заседания МО 3. Предметные недели 4. Участие в методических семинарах, педсоветах.
«Русские былины» - Святогор передает меч Илье Муромцу. Добрыня особождает Забаву от змия. Вольга и Микула Селянинович. Илья Муромец и Соловей-разбойник. Алёша Попович и красна девица. Святогор. Герои русских былин. Добрыня Никитич, Илья Муромец и Алёша Попович. Садко и царь морской. Святогор и кузнец судьбы. Авдотья-рязаночка.
«Экономические циклы» - Потенциальный ВВП. Закон Оукена используется в следующих интерпретациях: Экономический цикл – периодические спады и подъемы деловой активности. Контракты и заказы на новые машины и оборудование. Экономический цикл – периодические колебания Уровней занятости, производства и инфляции. Экономический цикл и динамика основных макроэкономических показателей.
«Жизненный цикл товара» - Стиль – основная и особая форма выражения, возникающая в любой сфере деятельности. Мода. Кривая с повторным циклом. Мода – стиль, признанный и популярный в настоящее время в определенной сфере деятельности. Время. Фетиш. «Гребешковая» кривая. Жизненный цикл стиля и моды. Срок жизни товара ограничен.
«Циклы в Паскале» - Постановка задачи: Дано N кубиков, На которых написаны буквы. Проведение расчетов и анализ полученных результатов. Напишите программу на Паскале. Постановка задачи. Подобные задачи решает раздел математики, которые называются комбинаторикой. Математическое формализация. Отладка и тестирование программы.
Новгородские былины – классические.
Новгород не подвергался татаро – монгольскому нашествию, а посему полнее, чем другие города Руси, сохранил исторические ценности как XI-XII вв., так и XIII-XIV вв. Новгород археологически изучен лучше других городов Руси и Северной Европы. Это позволило ученым полнее осветить историю Новгорода. Город занимал совершенно особое положение: это относится как к начальному периоду развития города, так и к более поздней эпохе, когда Новгород был столицей республики. Многие новгородские особенности сохранялись длительное время после присоединения Новгорода к Московскому государству: новгородские меры, вес, монеты. Например:
1) Единицы измерения
Мерная сажень -176 см
Большая сажень -250 см
Простая сажень -152 см
Раскопки в Новгороде приоткрыли пласт языческой ментальности и культуры. Возможно, в самом начале строительства города, в том месте, где Волхов вытекает из озера Ильмень, существовало языческое святилище двух славянских богов: Перуна и Велеса, которыми клялись русские воины-язычники. Легендарное русское сказание XVII в. о начале Новгорода указывает, что в Перыне (урочище) был погребен древний священный ящер (крокодил), божество реки Волхов. У новгородских словен, живших по берегам Волхова и Ильмень-озера, культ воды был одним из главных: герой новгородской былины гусляр Садко своим благополучием обязан помощи царя подводного пространства. Вера в предания о драконе подтверждается множеством изображений дракона-ящера с символами струящейся воды на различных новгородских вещах. Рукояти деревянных ковшей, ритуальных сосудов, бывших составной частью братчины («братчина» – товарищество, круг, где в складчину варили пиво, гуляли и веселились ), украшены мордами драконов-ящеров. Спинки кресел, сидений глав семейств покрывались орнаментальными поясами из переплетенных драконов. С крыш свешивались драконьи морды, во время дождя воплощая водную стихию. Весла новгородских судов оформлялись головками ящеров. Почитание ящеров в русском и белорусском фольклоре прослеживались вплоть до рубежа XIX-XX вв.: существует обрядовая хоровая игра, при которой парень-ящер выбирает девушку («сидит Ящер [Яша] в золотом кресле под ореховым кустом»).
В Новгороде сил и средств на войны тратилось меньше, чем на юге, поэтому здесь активнее развивались ремесла, росла торговля, умножались богатства. Осознание собственной силы привело верхушку города Новгорода к борьбе за автономию. С XII в. Новгород стал республикой, в которой приглашаемому со стороны князю принадлежала исполнительная власть. «Классическим» периодом истории Новгорода считается XII-XV вв. Учитывая характер новгородских былин, есть основания полагать, что они создавались именно в это время, вероятно, ближе к XV в.
Былины о Садко.
Торговый облик Новгорода повлиял на специфику сюжетов о Садко. Садко, бедный гусляр (его бедность противопоставлена богатству Новгорода), решил сразиться с новгородскими купцами, не традиционно, по-богатырски, а фигурально, скупив все товары. Атрибут Садко – гусли – прямо связывает его с новгородской культурой. Б. А. Рыбаков так описывает новгородские гусли: «Гусли представляют собой плоское корытце с пазами для шести колков. Левая (от гусляра) сторона инструмента оформлена скульптурно как голова и часть туловища ящера. Под головой ящера нарисованы две маленьких головки «ящерят». На оборотной стороне гусель присутствуют все три жизненные зоны: небо (птица), земля (конь, лев) и подводный мир (ящер). Ящер господствует над всеми и благодаря своей трехмерной скульптурности объединяет обе плоскости инструмента. Орнаментика новгородских гусель XI-XIV вв. прямо указывает на связь этого культового инструмента со стихией воды и с ее повелителем, царем подводного царства – ящером. Все это вполне соотносится с архаичным вариантом былины: гусляр угождает подводному божеству, и божество изменяет уровень жизни бедного, но хитроумного гусляра».
Наряду с древними мифологическими божествами в былине о Садко присутствует устойчивая деталь поздней, христианской поры. Когда Садко играет на гуслях, морской царь веселится со своей царицей Белорыбицей – а море бушует, гибнут корабли. Тогда к Садко обращается святой Николай., чтобы он перестал играть, порвал струны, не обрекал на гибель людей. Садко сделал так, как его просил святой Николай. Оказавшись освобожденным из плена морского царя, Садко строит церковь в честь святого Николая.
Варианты имени героя таковы: Сотко, Садок, Цадок. Впервые имя Садко встречается в сборнике Кирши Данилова. Былина о Садко - единственная в русском эпосе, где герой, отправившись из дома, попадает в некий мир и встречает там подводного царя. Морской царь относится к нему не враждебно – архаическая черта. Не раз в фольклористике XIX в. Садко «роднили» то с Зигфридом из «Песни о Нибелунгах», то с Вяйнямейненом из «Калевалы», предполагая заимствование, завезенное по трогово-культурным путям.
Разрешение конфликта в песне о Садко носит не столько былинный, сколько сказочный характер: герой становится богат.
(Звучание имени Садко и интенция образа сродни еврейскому слову «цадик» - праведный человек, святой).
Новгородские былины не разрабатывали воинской тематики. Они выразили иное: купеческий идеал богатства и роскоши, дух смелых путешествий, предприимчивость, размашистую удаль, отвагу. В этих былинах возвеличен Новгород, их герои — купцы.
Чисто новгородским богатырем является Василий Буслаев. По В. И. Далю, "буслай" — "разгульный мот, гуляка, разбитной малый". Таким и предстает герой. Ему посвящены две былины: "Про Василья Буслаева" (или "Василий Буслаев и новгородцы") и "Поездка Василия Буслаева".
Первая былина отразила внутреннюю жизнь независимого Новгорода в XIII—XIV вв. Предполагается, что в ней воспроизведена борьба новгородских политических партий.
Рожденный от пожилых и благочестивых родителей, рано оставшийся без отца, Василий легко овладел грамотой и прославился в церковном пении. Однако у него проявилось еще одно качество: необузданное буйство натуры. Вместе с пьяницами он начал допьяна напиваться и уродовать людей. Богатые посадские мужики пожаловались его матери — матерой вдове Амелфе Тимофеевне. Мать стала Василия журить-бранить, но ему это не понравилось. Буслаев набрал себе дружину из таких же молодцов, как и он.
Далее изображается побоище, которое в праздник устроила в Новгороде перепившаяся дружина Буслаева. В этой обстановке Василий предложил ударить о велик заклад: если Новгород побьет его с дружиною, то он всякий год будет платить дани-выходы по три тысячи; если же он побьет — то мужики новгородские будут ему платить такую же дань. Договор был подписан, после чего Василий с дружиной прибили... многих до смерте. Богатые мужики новгородские кинулись с дорогими подарками к Амелфе Тимофеевне и стали ее просить унять Василия.
С помощью девушки-чернавушки Васька был доставлен на широкий двор, посажен в погреби глубокие и крепко заперт. Между тем дружина продолжала начатый бой, но не могла устоять против целого города и стала слабеть. Тогда девушка-чернавушка взялась помогать дружине Василия — коромыслом прибила уж много до смерте. Затем она освободила Буслаева. Тот схватил ось тележную и побежал по широким новгородским улицам. По пути он натолкнулся на старца-пилигримища:
Стоит тут старец-пилигримишша,
На могучих плечах держит колокол,
А весом тот колокол во триста пуд...
Но и он не смог остановить Василия, который, войдя в задор, ударил старца и убил. Затем Буслаев присоединился к своей дружине: Он дерется-бьется день до вечера. Буслаев победил новгородцев. Посадские мужики покорилися и помирилися, принесли его матери дорогие подарки и обязались платить на всякой год по три тысячи. Василий выиграл пари у Новгорода, как и Садко-купец в одной из былин.
Былина "Поездка Василия Буслаева" повествует о путешествии героя в Ерусалим-град с целью замолить грехи. Однако и здесь проявилась его неукротимость ("А не верую я, Васюнька, ни в сон, ни в чох, а и верую в свой червленой вяз "). На горе Сорочин ской Василий кощунственно пнул прочь с дороги человеческий череп. В Иерусалиме, несмотря на предостережение бабы залесной, купался во Ердане-реке со всей своей дружиной. На обратном пути снова пнул человеческий череп, а также пренебрег надписью на некоем мистическом камне:
"А и кто-де у камня станет тешиться,
А и тешиться-забавлятися,
Вдоль скакать по каменю, —
Сломить будет буйну голову".
Василий прыгнул вдоль по каменю — и погиб. Таким образом, он не смог выполнить благочестивых намерений, остался верен себе, умер грешником.
Иной тип героя представляет Садко. В. Г. Белинский писал о нем: "Это уже не богатырь, даже не силач и не удалец в смысле забияки и человека, который никому и ничему не дает спуску; это и не боярин, не дворянин: нет, это сила, удаль и богатырство денежное, это аристократия богатства, приобретенного торговлею, — это купец, это апофеоза купеческого сословия. <...> Садко выражает собою бесконечную удаль; но эта сила и удаль основаны на бесконечных денежных средствах, приобретение которых возможно только в торговой общине".
О Садко известны три сюжета: чудесное обретение богатства, спор с Новгородом и пребывание на дне у морского царя. Обычно два или все три сюжета исполнялись в контаминированном виде, как одна былина (например: "Садко").
Первый сюжет имеет две версии. По одной купец Садко пришел с Волги и передал от нее привет слезному озеру Ильменю. Ильмень одарил Садко: превратил три погреба выловленной им рыбы в монеты. По другой версии, Садко — бедный гусляр. Его перестали звать на пиры. С горя он играет во гусли яровчаты на берегу Ильмень-озера. Из озера вышел царь водяной и в благодарность за игру научил Садко, как разбогатеть: Садко должен ударить о залог великий, утверждая, что в Ильмень-озере есть рыба-золотые перья. Ильмень дал в сети три таких рыбины, и Садко сделался богатым купцом.
Второй сюжет также имеет две версии. Раззадорившись на пиру, Садко бьется с Новгородом об заклад, что на свою несметну золоту казну может повыкупить все товары новгородские. По одной версии так и происходит: герой выкупает даже черепки от битых горшков. Согласно другой версии, в Новгород каждый день прибывают все новые товары: то московские, то заморские. Товаров со всего да со бела свету не выкупить; как ни богат Садко, а Новгород богаче.
В третьем сюжете корабли Садко плывут по морю. Дует ветер, но корабли останавливаются. Садко догадывается, что морской царь требует дани. Царю не нужно ни красного золота, ни чистого серебра, ни мелкого скатного жемчуга — он требует живой головы. Трижды брошенный жребий убеждает, что выбор пал на Садко. Герой берет с собой гуселки яровчаты и, оказавшись на морском дне, потешает царя музыкой.
От пляски морского царя сколебалосе все сине море, стали разбиваться корабли, начали тонуть люди. Утопающие вознесли мольбы Николе Можайскому — святому покровителю на водах. Он явился к Садко, научил изломать гусли, чтобы остановить пляску морского царя, а также подсказал, как Садко выбраться из синего моря. По некоторым вариантам спасенный Садко возводит соборную церковь в честь Николы.
В образе Садко трудно увидеть реальные исторические черты. Вместе с тем былина подчеркивает его удаль, что верно отражает колорит эпохи. Отважным купцам, преодолевающим водные просторы, покровительствовали божества рек и озер, симпатизировал фантастический морской царь.
Образ новгородского купца-корабельщика естественно вписывается в систему всего русского фольклора. На своих дорогих кораблях приплывает в Киев Соловей Будимирович. На Соколе-корабле плывут по синему морю Илья Муромец и Добрыня Никитич ("Илья Муромец на Соколе-корабле"). Сказка "Чудесные дети" в ее самобытной восточнославянской версии также создала яркий образ купцов-корабельщиков, торговых гостей. Этот образ встречается и в других восточнославянских сказках.
Киевская Русь активно пользовалась водными торговыми путями. М. В. Левченко описал устройство судов древнерусского флота. "Ладьи досчатые", вмещавшие от 40 до 60 человек, изготавливали из долбленой колоды, обшивали досками (позже таким же способом строили свои суда запорожцы). Б. А. Рыбаков отметил, что в VIII—X вв. древнерусские флотилии насчитывали до двух тысяч судов.
В. Ф. Миллер отнес к новгородским — по ряду бытовых и географических признаков — былину "Вольга и Микула". Областная ориентация этого произведения сказалась в том, что новгородец Микула изображен более сильным, чем племянник киевского князя Вольга со своей дружиной.
Вольга отправился в пожалованные ему киевским князем три города за сбором дани. Выехав в поле, он услышал работу оратая: оратай понукивает, сошка поскрипывает, омешики по камешкам почиркивают. Но приблизиться к пахарю Вольге удалось только через два дня. Узнав, что в городах, куда он направляется, живут мужики... разбойники, князь пригласил оратая с собой. Тот согласился: выпряг кобылку, сел на нее и поехал. Однако вскоре он вспомнил, что оставил сошку в борозде — ее надо вытащить, отряхнуть от земельки и бросить за ракитов куст. Вольга трижды посылает дружинников убрать сошку, но ее не могут поднять ни пять, ни десять добрых молодцев, ни даже вся дружинушка хоробрая. Пахарь Микула вытаскивает сошку одной рукой. Противопоставление переходит и на коней: конь Вольги не может угнаться за кобылкой Микулы Селяниновича.
Образ Вольги испытал некоторое влияние образа мифического Волха: в зачине сообщается, что Вольга умеет оборачиваться волком, птицей-соколом, щукой-рыбою. Это давало основание возводить архаичную основу сюжета к конфликту между древним охотником и более цивилизованным земледельцем. Однако идея былины прежде всего состоит в том, что князю противопоставлен чудесный пахарь, наделенный могучей силой.
Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор - М., 2002 г.